Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово страх...
Под катом
Признать умершей.
Я редко захожу к Валентине Фёдоровне. Так редко, что стала уже забывать её лицо. Я помню, что нос у неё прямой, губы тонкие, а на левой щеке родинка, но всё лицо, как не старайся, представить не могу.
Я стараюсь быстрее взобраться по лестнице, чтобы миновать эту чёрную дверь с сиротливой железной циферкой «1». Эта цифра как приговор. Валентина Фёдоровна одна.
Я сижу за столом, покрытым зелёной клеёнкой, которая топорщится на углах. Я кручу в руках чайную ложечку, и когда на неё попадает солнце, по стене бежит солнечный зайчик.
Вот зайчик на минуту задерживается на одной из картин, что во множестве висят на стенах квартиры. Дрожащий, текучий, как ртуть, солнечный блик освещает красивое девичье лицо с огромными, чуть раскосыми глазами.
Ложечка падает у меня из рук, солнечный зайчик гаснет. Я поспешно отворачиваюсь от портрета, но вижу другой, новый, которого прежде не было. Он вправлен в лакированную рамку и стоит возле плиты. Лицо на нём немного другое, более взрослое, спокойное, только глаза те же – пронзительные, огромные, кукольные.
Валентина Фёдоровна входит в кухню, держа в руках вазочку с печеньем. Улыбаясь, она садится напротив меня. Я смотрю в её лицо и понимаю, что она успела состариться.
Десять лет назад дочь Валентины Фёдоровны, молодая альпинистка Лиза, ушла в экспедицию. С ней в группе было восемь молодых людей и опытный инструктор. Они уже совершили восхождение и спускались обратно, когда в горах началась гроза, а вслед за ней - обвал. Молодые альпинисты запаниковали, разбежались кто куда. И только Лиза продолжала сидеть на небольшом уступе скалы, испуганно распахнув огромные глаза. Её товарищи спасали свои жизни, а хвалёный инструктор первым забился в какую-то щель, даже не попытавшись прийти на выручку другим.
Из той экспедиции выжили только двое: инструктор и ещё один мальчик. Но с гор спустили только шесть тел – Лизу так и не нашли, ни живой, ни мёртвой. Выживший мальчик рассказывал, как при вспышке молнии разглядел Лизу, стоящую на уступе и вытянувшую руки к небесам, будто умоляя спасти её. Когда молния сверкнула ещё раз, он увидел, что уступа больше нет.
Я смотрю на портреты Лизы. На каждом из них за спиной девушки звёзды и причудливые летательные аппараты.
Настоящей Лизы я почти не помню. Однажды, впрочем, между страницами книги, кото-рую мне одолжила Валентина Фёдоровна, я нашла фотографию обыкновенной невзрачной девчушки в нелепой лыжной шапочке. На обратной стороне мелким красивым почерком было выведено: «Мамочке от Лизуши».
Но Лиза, изображённая на портретах, которые рисует её мать, совсем другая. Она кажется счастливой и загадочной, она красива, но неземной, кукольной красотой. Её огромные зелёные глаза удивлённо распахнуты, будто она видит гораздо больше, чем все мы.
Валентина Фёдоровна знает, что Лиза не погибла. Она улетела на небо, её похитили той страшной грозовой ночью жители какой-то далёкой планеты. Да и как не похитить такую красоту…
Там, где Лиза сейчас, она счастлива. Она путешествует по вселенной, познаёт её тайны, а по ночам иногда приходит поговорить с матерью. Садится в кресло – стройная красавица в серебристом комбинезоне – и рассказывает о своих приключениях. Под утро она исчез-ет.
Я верю, что Лиза не погибла. Здесь, в этой скромной кухне, она жива. И за стенкой, в комнате, тоже. В десятках портретов, написанных её матерью. В слезах, этой матерью выплаканных. И даже в пожелтевшей от времени копии решения суда, что лежит где-то в нижнем ящике комода. Валентина Фёдоровна тщательно вымарала из неё фразу «признать умершей».
- печальная зарисовка.
Признать умершей.
Я редко захожу к Валентине Фёдоровне. Так редко, что стала уже забывать её лицо. Я помню, что нос у неё прямой, губы тонкие, а на левой щеке родинка, но всё лицо, как не старайся, представить не могу.
Я стараюсь быстрее взобраться по лестнице, чтобы миновать эту чёрную дверь с сиротливой железной циферкой «1». Эта цифра как приговор. Валентина Фёдоровна одна.
Я сижу за столом, покрытым зелёной клеёнкой, которая топорщится на углах. Я кручу в руках чайную ложечку, и когда на неё попадает солнце, по стене бежит солнечный зайчик.
Вот зайчик на минуту задерживается на одной из картин, что во множестве висят на стенах квартиры. Дрожащий, текучий, как ртуть, солнечный блик освещает красивое девичье лицо с огромными, чуть раскосыми глазами.
Ложечка падает у меня из рук, солнечный зайчик гаснет. Я поспешно отворачиваюсь от портрета, но вижу другой, новый, которого прежде не было. Он вправлен в лакированную рамку и стоит возле плиты. Лицо на нём немного другое, более взрослое, спокойное, только глаза те же – пронзительные, огромные, кукольные.
Валентина Фёдоровна входит в кухню, держа в руках вазочку с печеньем. Улыбаясь, она садится напротив меня. Я смотрю в её лицо и понимаю, что она успела состариться.
Десять лет назад дочь Валентины Фёдоровны, молодая альпинистка Лиза, ушла в экспедицию. С ней в группе было восемь молодых людей и опытный инструктор. Они уже совершили восхождение и спускались обратно, когда в горах началась гроза, а вслед за ней - обвал. Молодые альпинисты запаниковали, разбежались кто куда. И только Лиза продолжала сидеть на небольшом уступе скалы, испуганно распахнув огромные глаза. Её товарищи спасали свои жизни, а хвалёный инструктор первым забился в какую-то щель, даже не попытавшись прийти на выручку другим.
Из той экспедиции выжили только двое: инструктор и ещё один мальчик. Но с гор спустили только шесть тел – Лизу так и не нашли, ни живой, ни мёртвой. Выживший мальчик рассказывал, как при вспышке молнии разглядел Лизу, стоящую на уступе и вытянувшую руки к небесам, будто умоляя спасти её. Когда молния сверкнула ещё раз, он увидел, что уступа больше нет.
Я смотрю на портреты Лизы. На каждом из них за спиной девушки звёзды и причудливые летательные аппараты.
Настоящей Лизы я почти не помню. Однажды, впрочем, между страницами книги, кото-рую мне одолжила Валентина Фёдоровна, я нашла фотографию обыкновенной невзрачной девчушки в нелепой лыжной шапочке. На обратной стороне мелким красивым почерком было выведено: «Мамочке от Лизуши».
Но Лиза, изображённая на портретах, которые рисует её мать, совсем другая. Она кажется счастливой и загадочной, она красива, но неземной, кукольной красотой. Её огромные зелёные глаза удивлённо распахнуты, будто она видит гораздо больше, чем все мы.
Валентина Фёдоровна знает, что Лиза не погибла. Она улетела на небо, её похитили той страшной грозовой ночью жители какой-то далёкой планеты. Да и как не похитить такую красоту…
Там, где Лиза сейчас, она счастлива. Она путешествует по вселенной, познаёт её тайны, а по ночам иногда приходит поговорить с матерью. Садится в кресло – стройная красавица в серебристом комбинезоне – и рассказывает о своих приключениях. Под утро она исчез-ет.
Я верю, что Лиза не погибла. Здесь, в этой скромной кухне, она жива. И за стенкой, в комнате, тоже. В десятках портретов, написанных её матерью. В слезах, этой матерью выплаканных. И даже в пожелтевшей от времени копии решения суда, что лежит где-то в нижнем ящике комода. Валентина Фёдоровна тщательно вымарала из неё фразу «признать умершей».
- печальная зарисовка.
@темы: творчество, чокнутая чухонка, Бедлам и Пряжка, жизнь как жизнь