Чёлка отросла до кончика носа и дико его щекочет.
Мальчик в трамвае встал и уступил мне место. На беременную я не похожа, выгляжу молодо, значит, есть ещё мальчики, которые просто так уступают девочкам места в транспорте. Зер гуд.
Были вчера у бабушки Гали. Ей исполнилось 77, красивая такая дата, две счастливых цифры. Под бабушкиным окном, у дома, в котором когда-то жили и мы, цветёт сирень. Она белая, и от этого кажется, что облита с макушки и до корней мыльной пеной. А сосна-мачта уже выше дома. Двор детского сада теперь запирается на замок, и мне пришлось перемахнуть через забор (это с тортом-то!), чтобы взглянуть на бетонный ступеньки, на которых на десятилетия отпечатались детские ступни. Какие-то хулиганы пробежали по только что залитому бетону, и тем себя увековечили. А сейчас эти хулиганы, наверное, старше меня, потому что следы на бетоне были уже тогда, когда я едва умела ходить. А ещё в садике были тенистые уголки, все заросшие кустами, в которые мама меня никогда не пускала. Там было много битого стекла, пахло неприятно, а иногда валялись даже шприцы. Но мы всё равно украдкой туда забирались, пока однажды одна компания не нашла там зимой тело мёртвой женщины...
Девяностые. Далёкое детство. Папа работал тогда на мясокомбинате, по вечерам у нас, в крошечной однушке, собирались весёлые компании. Меня все любили, баловали, проводили тайком на продуктовые выставки, а там я знала, куда пойти - ошивалась у стендов с конфетами и чипсами. Я и не просила ничего, девушки-промоутеры сами угощали. Мама этого не любила, считала попрошайничеством, тем более мы жили по тем временам неплохо - родители работали оба, да и бабушки с дедушками где-то подрабатывали. Но это не было попрошайничеством. Это была доброта.
Вспоминаю наш двор. Была там горка в виде космического корабля - огромная, цилиндрическая, из металлических прутьев. Собственно горкой она уже не была - у неё не было ската - и мы просто лазали по ней вверх-вниз, как обезьянья стая. С другой стороны дома была бетонная горка-слоник? на которой с регулярностью, достойной лучшего применения, кто-нибудь разбивал себе нос. Возле горки стояла полуразвалившаяся дворницкая, и мальчишки иногда взбирались на её крышу по сложенным в груду ящикам.
В молодёжном клубе, где моя бабушка преподавала вышивку, теперь другие кружки: латина, аэробика, большинство платные. А тогда всё было бесплатно: и бабушкина вышивка, и ИЗО Ирины Дмитриевны, и детский фольклорный ансамбль "топотушки", в котором я била в бубен. На масленицу перед клубом жгли нарядное чучело, такое нарядное, что даже жечь было жалко. Все пекли блины, и блины получались разными. Мы, дети, бегали от стола к столу, пробовали каждый. Всем хватало, хотя лишних денег тогда ни у кого не водилось.
В квартире нашей были такие щели между плитами - в пору палец просовывать, а в самые холодные зимы окна обмерзали коркой изнутри. Я, обёрнутая платками и кофтами, как младенец пелёнками, гордо восседала на диване, листая тонкие детские книжки с дивными иллюстрациями. Родители читали, смотрели телевизор...
В коридоре пол был дощатый, скрипучий, мелко трясся на кухне холодильник, в трубах урчала вода. На улице свистели хулиганы, выли первые сигнализации и тарахтела инвалидка дворника.
Так мы жили.