Любимый театр доставил мне неожиданную радость. В контакте я поделилась в одной группе своим мнением о «Поминальной молитве» ТД как об одном из лучших спектаклей театрального Петербурга… и внезапно получила приглашение сходить на последнюю «Молитву» в сезоне. Мне сделали скидку на билеты, но дело не в этом. Я давно хотела показать папе этот спектакль, и он не разочаровался.
Не могу сказать, что моя вторая, вчерашняя «Молитва» была лучше первой. Я прикипаю душой к актёрам, и уже не могу воспринимать героев другими. И если Катей из «Эшелона» для меня всегда будет Елена Кохоновер, то Голдой в «Молитве» – Елена Сапронова. Не могу обвинить Елену Кашинцеву в плохой игре, но Голда Сапроновой, на мой взгляд, тоньше, трагичнее. Во вчерашней Голде было меньше трагизма, экспрессии, хотя это по-прежнему образ любящей матери. Скажу честно: боялась, что не смогу видеть Голду Кашинцевой в самой глубокой, трагической сцене – сцене смерти. Думала, просто закрою глаза и буду представлять себе Сапронову. Но нет. Именно в этой сцене Елена Кашинцева проявила себя как нельзя лучше. Женщины в зале не сдерживали слёз, мужчины подозрительно шмыгали носами. Валерий Саломахин показал себя замечательным актёром, но… не Тевье. Для меня Тевье – Анатолий Рычагов.
Всё остальное: искромётный юмор Менахема Мендла в исполнении Александра Иванова, потрясающие интонации старого еврея Лейзера (Владимир Воловик), старая, трясущаяся Берта, на поклоне срывающая с себя шляпу и внезапно оказывающаяся милой женщиной средних лет – Анной Косенко, было замечательно. От первой до последней минуты спектакль держит в напряжении, заставляя то плакать, то смеяться до слёз.
Этот спектакль не о евреях. И не о русских тоже. Этот спектакль – о жизни, о любви, о счастье, о прощении. В нём нет надуманной толерантности «Даниэля Штайна, переводчика» Улицкой, он ни к чему не призывает… «Верните каждому своё, отдайте каждому своё…» - поёт Константин Арбенин. Эта песня звучит в конце первого акта, как просьба принять каждого таким, какой он есть. Но во втором акте мы видим, что против жестокости погромщиков встаёт другая жестокость , которую проявляет Тевье по отношению к своей дочери Хаве, которая становится христианкой. У Шолома Алейхема Хава кончает жизнь самоубийством, когда ей запрещают брак с русским. У Горина трагедия в чём-то даже глубже – Хаве предоставлен выбор между семьёй и любимым человеком, и она сознательно выбирает последнее. И мать её, Голда, умирает, так и не узнав, что отец простит свою дочь, и семья вновь воссоединится.
Это не спектакль – молитва. Обращение к богу с просьбой помочь, указать верный путь, которая не остаётся без ответа. Ответом ей служат благодарные лица завороженных зрителей, которые замерли, не в силах оторвать взгляд от сцены.
«Господи, и ты хочешь, чтобы я молчал?» - восклицает Тевье в финале, когда к его и без того немалой семье по нелепой случайности присоединяются Менахем Мендл и его мать. Семье некуда идти, они не знают, как поступить. Только что рухнул весь их мир, уклад, создаваемый веками. Впереди – неизвестность за чертой оседлости. Но они смеются от души над случившейся нелепицей, потому что как иначе жить?




Взяла билеты на 16ое на «Забыть Герострата!». Этот спектакль я ещё не видела, но сомневаюсь, что буду разочарована. Дожди… они такие Дожди.