Надеюсь, что во вторник бабушка вернётся с дачи, и я опять переселюсь к ней, и этот дурдом закончится.
Папа работает на дому, целыми днями бадяжит себе кофе на кухне, и съедает в холодильнике всё, из чего можно сделать бутерброды.
Мама по вечерам пытается накормить меня за целый рабочий день, а я не присела-то ни разу, мне бы в кровать, под одеяло, спать, спать, а ещё нужно под душ влезть, чтобы смыть с себя следы дневных марафонов по городу.
Хочется ткнуться головой в большую глухую подушку, слушать, как бьётся в висках кровь, и ни о чём не думать.
У меня внутри какой-то ежедневник с будильником, который срабатывает по ночам, и я просыпаюсь, думая о том, что нужно сделать завтра.
На работе я пью чай бочками, чтобы согреться - у нас первый этаж и нещадно дует. К концу дня я начинаю мыслить какими-то другими категориями, не такими, как обычные люди.
Учёба мне вроде бы нравится, но очень сложно вспоминать о том, что ты студент; делать по вечерам на левой коленке домашнее задание и читать научные статьи в перерывах между составлением исковых и заполнением форм.
А ещё холодно. Холод на улице не так страшен, а вот дома влажно и холодно, выстиранное бельё не сохнет неделями, окна запотевают, а по утрам, чтобы вылезти из-под одеяла, нужно собрать в кулак свою хвалёную силу воли.
Бабушка-то вернётся, но этот конвейер вряд ли закончится. Теперь это надолго, до конца жизни.