Всё-таки удивительная вещь - старые дневники. Достаёшь с полки тетрадку, дуешь на неё, чтобы слетела пыль, и открываешь. Много страниц, исписанных неровным, торопливым, неуверенным почерком. Высокопарные фразы, смешные обороты и стихи. Сквозь страницы буквально рвётся одиночество.
Тогда я писала всё, что видела.
Вот, например, выглянула в окно и заметила мальчишку в сияющих, как спелые яблоки, красных резиновых сапогах. Он стоял посреди лужи и смеялся, не обращая внимания на грозные окрики матери.

Посреди двора синеет лужа,
Будто небо прыгнуло в неё.
Там стоит - уже слегка простужен -
Непоседа, горюшко моё.
Улыбаясь воробьиным братьям,
Он идёт. Ему известен путь.
Мне же вдруг так захотелось стать им,
Чтобы детство навсегда вернуть,
Чтоб стоять и лужам строить рожи,
Чтоб не знать о горе ничего.
И смешные воробьи, быть может,
Приняли б меня за своего.

А вот это тоже ничего - написано после подготовительных курсов, в маленькой забегаловке на Косой линии.
Васильевский. Кафе. Три столика,
и этот надо б протереть.
Я, с нетерпеньем алкоголика,
тебя пытаюсь разглядеть.
Приветствуешь - у нас так принято -
Нарочно голос огрубя.
В твоём простом, коротком имени
Я остро чувствую тебя.
Твой взгляд до страшного пронзителен -
Меня читаешь, не любя.
А я молчу. Смотрю просительно
Не на тебя, а сквозь тебя.
Прокручивая жизнь, как ролики,
Мы всё припомним без прикрас.
И только здесь, в кафе, три столика
Ждут тех, кто счастлив, а не нас.

Мне нравится перечитывать старые стихи. Это как музыка, запахи - вспоминаешь всё и сразу. Как будто переносишься туда.