Дело...корнета Елагина?

[anisey]

В феврале 1891 года, на Западе Российской империи, в Варшаве, четыре дня заседал окружной суд. Для Фёдора Никифоровича Плевако то были звёздные часы: он не только укрепил репутацию одного из лучших российских адвокатов, но и стал самым популярным оратором своего времени. С тех пор о красноречии Плевако начали складывать легенды. Так, великому адвокату, несомненно, лестно было узнать о легендарном толстовском совете мужикам: «Идите к Плевако, он всё может». Восторг вызывала не столько виртуозная риторика, сколько «психологическое направление» по самой последней моде. В те дни Плевако сделал достоянием общественности свой шедевр. Речь производила небывалое впечатление, её хотелось вспоминать и перечитывать: «Охваченный отуманившей его страстью, он млел, уничтожался перед нею; он забыл, что мужчина, встречаясь с женщиной, должен быть верен себе, быть представителем силы, ума и спокойствия, умеряя нетерпение, сдерживая воображение, помогая слабости женщины. А он лишился критики и только рабски шел за ее действительной и кажущейся волей, губя себя и ее этою порывистостью исполнения. Висновская более чем кто-либо другой, не годна была к роли руководителя, нуждалась, наоборот, в контролирующей заботе о себе. Ее сценическими эффектами воспитанная фантазия развила в ней привычку переносить в действительную жизнь театральные формы: блеск, бьющий в глаза наряд, трагические позы, она не оставляла и дома. Оттуда же перенесла она в частную жизнь свою любовь к разговорам о смерти. Ведь на сцене это так хорошо выходит, так обаятельно действует на зрителя, так интересна бывает артистка, когда в роли Офелии или Дездемоны, в цветах или вся в белом появляется она перед зрителем за несколько минут до своей смерти. А затем, утонувшая или убитая, она по окончании пьесы, под шум залы, вновь выходит и принимает лавры и рукоплескания. Вот эту-то эффектную театральную смерть, не страшную, красивую, любила Висновская и пугала ею своего обожателя, драпируясь в знакомые фразы. А Бартенев именно этого-то и не понимал. Она была для него идеалом, и каждое слово ее он принимал на веру, принимал серьезно, не обсуждая и проникаясь глубоким уважением. Мало-помалу она приучает его, и он проникается ее идеалами; он сам начинает думать и говорить о смерти и запасается ядами и револьвером».
О бартеневском деле писали все столичные газеты — даже те, что обыкновенно с высокомерием игнорируют уголовную хронику. Скандальный Буренин опубликовал в «Новом времени» фельетон «Дело об утоплении опереточной канканерки Юзи Пршеканальской вольным наездником сводной закутильской молодежи, Васей Полупьяновым». Ажиотаж вокруг варшавского убийства указывал на явную социальную тенденцию, вокруг которой и ломались копья. Позже об этом писала Анастасия Цветаева, воспринявшая дело Бартенева «как определенный симптом идейно-психологического перелома в обществе: симптом начавшегося распада существующих традиционных форм последних и, как казалось, наиболее устойчивых социально-культурных институций — брака и семьи». В начале 1890-х годов декаденты в России ещё были редкой диковинкой, но новомодная сладкая отрава уже витала в воздухе. Важно помнить, что для Российской империи это было время, уже впитавшее в себя «Бесов» Достоевского и толстовскую «Крейцерову сонату», с их житейским контекстом… Плевако, несомненно, пришёл в адвокатуру из активной аудитории читателей русской литературы. Уроженец уральского Троицка, он начал образование с приходской школы, продолжил в московской Первой гимназии, а затем и на юридическом факультете, который окончил со степенью кандидата права в 1864-м. Драматизм Великих реформ воспринимался в сочетании с литературными потрясениями: студенчество зачитывалось Тургеневым и Толстым, а споры вокруг романа «Отцы и дети» в 1862-63 году определяли атмосферу общественной жизни. По спорам Кирсановых и Базарова Плевако учился актуальной риторике. Через два года открылась Московская консерватория — и в журнале «Русский вестник» напечатали роман «Преступление и наказание». В тот год Плевако поступил в адвокатуру, чтобы стать такой же московской достопримечательностью, как музыкальный дом Рубинштейна на Никитской, чтобы через сорок два года такой некролог никому из современников не казался излишне патетическим: «Умер для России Плевако, могучий богатырь слова, давно стяжавший себе всероссийскую славу. Он был детищем Москвы. Он стоял в числе ее гордостей наряду с Царь-пушкой, Царь-колоколом, Третьяковской галереей или собором Василия Блаженного». Плевако упокоили на кладбище Скорбященского монастыря, что на Новослободской улице. В советское время монастырь был закрыт, а на месте уничтоженного кладбища разбили детский парк. Плевако перезахоронили на Ваганьковском кладбище. Памятник с той, первой, могилы исчез; москвичи запомнили девиз адвоката, выбитый на камне: «Не с ненавистью судите, а с любовью судите, если хотите правды».
Красноречие Плевако было непобедимо, но в случае с признанием Бартенева в умышленном убийстве задачи защиты могли быть только косвенными. Их Плевако и добился, когда по «высочайшему повелению» приговор суда (как-никак — восемь лет каторжных работ!) заменили разжалованием в рядовые. Бартенева простил сам Александр III, впечатлённый речью Плевако.
О чём же говорил Плевако столь убедительно, что речь была переведена на несколько европейских языков и до сих пор её читают не только профессиональные юристы и риторы? Уральский уроженец хорошо знал родную страну и свой век. Знал он его язвы, его властную моду, знал стереотипы поведения современного человека, знал тёмные мотивы неожиданных «роковых» порывов. Как адвокат-виртуоз Плевако быстро и капитально изучил театральные нравы (учитывая артистизм адвоката, признаем, что понять богемную среду ему было несложно), проник в психологию фигурантов дела. А ведь в поведении экзальтированной актрисы и её подавленного любовника-корнета было больше иррационального, чем здравого смысла. Трактовать их мотивы с точки зрения судебного позитивизма было безнадёжным делом. И остроумный, деловитый златоуст Плевако превратился в писателя «с психологической линией», научился понимать своего непутёвого клиента, который «весь ушёл в Висновскую». Перед нами по уши влюблённый молодой человек, для которого актриса вела кокетливую игру с суицидальным вкусом. Постоянные разговоры о смерти, которая спасает от всех бед, о спасительном уходе из нашего неуютного мира… И вот она уже принадлежит ему, называет «моим гусариком». Или, напротив, он всё с большим раболепием принадлежит ей? Воля родителей делала невозможным их брак. И вот она уже убеждает его покончить с жизнью. Корнет должен был выстрелить в неё, а затем — в себя, обеспечивая невиданный в жизни, но такой театральный финал. Адвокату потребовалось хорошо изучить психологию Бартенева, чтобы объяснить, почему он не смог сделать второй выстрел, почему оказался в безвольном столбняке… Своеобразная русская рулетка в варшавской квартире вынесла своё определение: одной было суждено погибнуть, другому — остаться на земле для жестокого испытания судом и собственной душевной болезнью. Но дело усложнялось записками Висновской: на первый взгляд, они противоречили показаниям Бартенева. Впрочем, записки были противоречивы, как сама Висновская: на одном из клочков бумаги прочли слова: «Человек этот, убивая меня, поступает справедливо, он — правосудие». Плевако доказал, что намёки на насилие со стороны «этого человека» актриса составила в сговоре с самим Бартеневым и только для того, чтобы замаскировать собственный умысел для набожной матери, в глазах которой актриса не хотела выглядеть самоубийцей. Впрочем, коллеги Висновской — польские актёры, не испытывающие к корнету Бартеневу никакой симпатии — показали, что она и раньше обращалась к кавалерам с предложением дуэтного самоубийства. Навязчивая идея, не иначе. Или придуманный образ женщины, желавшей выглядеть роковой декаденткой. «Не забудьте, что всё это говорится в чаду винных паров и в утомлении эксцессами чувственных отношений. Игра в смерть перешла в грозную действительность». В этом необычном, экстравагантном деле Плевако показал себя всесильным хозяином, а его талант не померк и в архивной пыли, через столетия после тех судебных выступлений.
Да-да, не сомневаюсь, что кто-то уже узнал сюжет знаменитой новеллы И.А.Бунина "Дело корнета Елагина". На самом деле всё было так.
Взятоздесь